Железный прут вошел в голову Финеаса Гейджа над левой скулой, пронзил мозг, пройдя за левым глазом, и вышел из верхней части черепа, пробив лобную кость. После этого, измазанный кровью и мозговой тканью, трамбовочный штырь пролетел еще 25 метров.

Финеас Гейдж был старшим из пяти детей, родившихся у фермера Джесси Итона Гейджа и его жены Ханны из Нью-Гемпшира. О его ранних годах почти ничего не известно – да это, в общем-то, и неважно, потому что до 25 лет, когда с ним случилась эта удивительная история, Гейдж никакого интереса для окружающих не представлял.

К 25 годам это был «совершенно здоровый, сильный и активный молодой человек, пяти футов шести дюймов роста (168 см.) и весом в 150 фунтов (68 кг), с железной волей и необычайно развитой мышечной системой», согласно описанию наблюдавшего его доктора Джона Мартина Харлоу. В описываемое время Финеас зарабатывал себе на жизнь, руководя бригадой рабочих на строительстве железных дорог – США тогда переживали бум железнодорожного строительства. Специальностью Гейджа были подрывные работы – еще в юности он часто практиковался в использовании взрывчатки в шахтах и карьерах своего родного Нью-Гемпшира. Занятие это было довольно нервным: промышленной взрывчатки тогда не существовало, приходилось работать с черным (дымным) порохом. Гейдж разработал последовательную – и, как ему казалось, безопасную – процедуру использования взрывчатых веществ для прокладки железнодорожных туннелей в скалах. Сначала в твердой породе высверливалось глубокое отверстие – шурф – куда засыпался порох. Гейдж тщательно разравнивал порох, после чего его помощник устанавливал запал и насыпал в отверстие песок или глину. Затем начинался самый ответственный этап – Гейдж трамбовал песок специальным трамбовочным штырем, который изготовили по его индивидуальному заказу в кузнице города Кавендиш, штат Вермонт. Это был железный прут длиной в 110 см, 3,2 см. в диаметре и весом около 6 кг. С помощью этого инструмента Гейдж формировал «пробку» из вязких материалов над зарядом пороха: в результате основная взрывная волна уходила под основание скалы.

В роковой для себя день 13 сентября 1848 г. Финеас Гейдж руководил рабочей бригадой, прокладывавшей тоннель для железной дороги Ратленд-Берлингтон в штате Вермонт. Был уже вечер; заряд пороха был заложен в шурф, но по каким-то причинам помощник не насыпал сверху песка. Не зная об этом, Гейдж подошел к шурфу и начал осторожно трамбовать то, что считал песочной подушкой, железным прутом. В этот момент за его спиной о чем-то громко заспорили рабочие. Гейдж обернулся к ним, опершись на трамбовочный штырь – и уже открыл рот, чтобы призвать рабочих к порядку, но не успел произнести ни слова. Где-то под его ногами раздался чудовищный грохот, сверкнула ослепительная вспышка, что-то вылетело из шурфа в клубах черного дыма и пролетев порядочное расстояние, со звоном грохнулось на камни.

Когда дым рассеялся, рабочие увидели, что их бригадир, залитый кровью, сидит на краю развороченного взрывом шурфа. Приблизившись к живому, но ругавшемуся на чем свет стоит, Гейджу, они с ужасом обнаружили, что в его голове зияет дыра.

Как выяснилось позже, трамбовочный штырь Гейджа высек искру из скалы в глубине шурфа. Если бы порох был запечатан песчаной или глиняной пробкой, ничего бы не случилось, но как мы помним, ни песка, ни глины в шурфе в тот день не было. Порох взорвался, вытолкнув железный прут, на который опирался Гейдж, словно пулю из ствола револьвера.  И пуля эта попала в цель.

Железный прут вошел в голову Финеаса над левой скулой, пронзил мозг, пройдя за левым глазом, и вышел из верхней части черепа, пробив лобную кость. После этого, измазанный кровью и мозговой тканью, трамбовочный штырь пролетел еще 80 футов (около 25 метров)

Гейдж остался в живых только потому, что кузнец, которому он заказал трамбовочный штырь, сделал его заостренным с одного конца – так, что инструмент напоминал не лом, а скорее, копье. Наконечник этого копья длиной в 27 сантиметров и шириной в 7 мм. прошел сквозь череп Финеаса как иголка сквозь лист бумаги.

Гейджа трясло от боли и нервного шока – еще бы, только что сквозь его голову пронеслись 6 килограммов железа – но он был жив и умирать вроде бы не собирался. Его положили на спину в повозку, запряженную волами, и отвезли в близлежащий город, где он снимал номер в гостинице. Туда и примчался вызванный встревоженными рабочими доктор Эдвард Х. Уильямс.

«Когда я подъехал, – вспоминал Уильямс, – мистер Гейдж крикнул мне: «Доктор, тут для вас достаточно дела!». Он сидел в кресле в саду отеля, но я заметил рану на его голове еще до того, как вылез из экипажа. Пульсации мозга были очень отчетливыми. Верх головы был немного похож на перевернутую воронку, словно какое-то клинообразное тело прошло снизу вверх… Пока я осматривал рану, мистер Гейдж рассказывал мне, как произошел этот несчастный случай. Тогда я не поверил ему, подумав, что его обманули. Потом мистер Гейдж встал и его вырвало. Это усилие вытолкнуло кусок его мозга размером с половину чайной чашки через отверстие в верхней части черепа, и он упал на пол…»

Вскоре к Уильямсу присоединился доктор Харлоу, который наблюдал Гейджа до несчастного случая. Вдвоем они постарались оказать Финеасу необходимую помощь. Гейдж был в сознании, но стремительно терял силы из-за потери крови. Вся кровать, на которую его положили, была буквально пропитана кровью.

С помощью Уильямса Харлоу выбрил Гейджу голову вокруг раны, удалил запекшуюся кровь, небольшие фрагменты кости и около унции (30 гр.) мозгового вещества, выступавшего над краями отверстия в черепе. Рану заклеили пластырем, оставив небольшое отверстие для дренажа. Рану на щеке перевязали, на голову пациенту надели ночной колпак и снова перевязали. С точки зрения нейрохирургии 21 века подобные манипуляции выглядят варварством, но следует иметь в виду, что доктор Харлоу был опытным военным хирургом. Помимо всего прочего, Харлоу приказал Гейджу ни в коем случае не опускать голову и даже спать сидя в подушках. Проходили часы, а Гейдж, несмотря на свою страшную рану, был в сознании и даже демонстрировал признаки улучшения состояния. Ночью Харлоу записал в дневнике: «Сознание пациента ясное. Постоянное возбуждение ног, он их поочередно сгибает и вытягивает… Говорит, что не хочет видеть своих друзей, так как вернется к работе через несколько дней».

Однако выздоровление Гейджа затянулось. Хотя на следующее утро он узнал приехавших к нему из Нью-Гемпшира мать и дядю, на второй день после происшествия Финеас, по свидетельству доктора Харлоу, «потерял контроль над своим разумом и впал в безумие». Еще два дня спустя Гейдж вроде бы пришел в себя – он снова стал «рациональным, узнавал своих друзей». Улучшение состояния пациента происходило очень быстро, и Харлоу впервые признал, что Финеас может полностью выздороветь – но тут, спустя 12 дней после происшествия, Гейдж впал в полу-коматозное состояние. Он стал сонливым, отвечал на вопросы редко и односложно. Причиной осложнения его состояния, по-видимому, стала инфекция, попавшая в рану – по свидетельству Харлоу, в глазнице и по краям раны появился «грибок». «Запах изо рта и из раны в голове ужасно зловонный. Отвечает односложно, только если его к этому вынудить. Не будет есть, если его не кормить насильно. Друзья и служители отеля ожидают его смерти с часу на час и уже приготовили гроб и костюм», – писал доктор в своем дневнике.

Однако Харлоу не сдавался. Он вырезал пораженные грибком ткани, заполнявшие отверстие раны и прижег ее края ляпис-карандашом (нитратом серебра). Затем скальпелем рассек мягкие ткани головы от выходного отверстия раны до верхней части носа: из разреза вытекло восемь унций (250 мл.) зловонного, смешанного с кровью, гноя. Эта операция спасла Гейджу жизнь.

«Гейджу повезло, что он встретил доктора Харлоу, – писал один из современных исследователей этого удивительного случая. – Немногие врачи в 1848 г. имели опыт хирургического лечения абсцесса головного мозга, а Харлоу специализировался на нем в Медицинском колледже Джефферсона».

С этого момента началось настоящее выздоровление Гейджа. На 24-й день он впервые сумел самостоятельно подняться со стула. Через месяц он уже свободно передвигался и по дому, и по улицам. Харлоу на неделю уехал из города, оставив своего удивительного пациента на попечение друзей, и это едва не перечеркнуло все его труды: Гейдж сбежал от «нянек» и весь день прошатался под проливным дождем, промочил ноги и простудился. Впрочем, если уж его не убил металлический штырь, то лихорадке это тем более оказалось не под силу. Вернувшийся Харлоу заметил, что Гейдж, скорее всего, выздоровеет, если только его можно будет держать контролем.

И Финеас Гейдж действительно выздоровел! Это кажется невероятным, но ему потребовалось всего два с половиной месяца, чтобы вернуться к нормальной жизни после того, как метровый железный прут весом в 6 кг. лишил его приличной части головного мозга. Он вернулся в родительский дом в Нью-Гемпшире и уже через несколько недель принялся выполнять обычную работу на ферме: ухаживал за лошадьми и коровами, трудился в поле. Домашние старались не перегружать его работой, но Финеас не хотел, чтобы к нему относились как к инвалиду, и даже сердился, если замечал, что ему делают «поблажки». Зато он полюбил собирать вокруг себя своих маленьких племянников и племянниц (своих детей у него не было) и развлекал их невероятными историями о чудесных подвигах (выдуманных) и битвах с бандитами, в которых, якобы, получил свои страшные раны.

Весной следующего года Гейдж вернулся в Кавендиш к доктору Харлоу. Тот отметил, что, несмотря на потерю левого глаза и частичный паралич левой части лица, физическое состояние пациента «хорошее», и можно считать, что он в целом здоров. Однако Гейдж страдал от депрессии, и, хотя на боли в голове Гейдж не жаловался, он признался Харлоу, что испытывает некое «странное чувство», которое не может описать.

Гейджем заинтересовались титулованные медики. Известным на всю Америку Гейджа сделал Генри Джейкоб Бигелоу – профессор хирургии Гарвардской медицинской школы. В стенах этой школы «феномен Гейджа» несколько недель изучали как профессора, так и студенты-медики.

Некоторое время Гейдж зарабатывал себе на жизнь, играя роль «живого музейного экспоната» в Американском музее Барнума в Нью-Йорке (но не в цирке Барнума, который позже колесил по всей Америке, показывая диковины вроде бородатых женщин и русалок). Все желающие могли, заплатив четвертак, полюбоваться на человека с дырой в черепе и на знаменитый трамбовочный штырь, который он держал в руках. Что бы ни писали безответственные журналисты, на сельских ярмарках Гейдж все же не выступал – а вот с лекциями о своем удивительном излечении действительно объездил большинство крупных городов Новой Англии. Бигелоу вспоминал, что Гейдж «вполне склонен был делать что-то в этом роде, чтобы заработать пару честных пенни», но публика не слишком интересовалась лекциями, и Финеас отказался от выступлений.

Чудовищная травма все же не прошла для него бесследно. У Гейджа испортился характер. Он стал нетерпимым, агрессивным и грубым, непостоянным, с легкостью меняющим свои планы, неуважительным к окружающим, капризным и упрямым. Финеас начал сквернословить – раньше за ним такой склонности не водилось. С легкостью оскорблял родных и друзей. Единственными существами, с которыми он по-прежнему находил общий язык, были лошади и собаки. До травмы, писал обследовавший его Бигелоу, он, хотя и не учился в школе, обладал развитым умом и уравновешенным характером; знавшие его отзывались о Финеасе как о проницательном и умном деловом человеке, очень энергичном и настойчивом в достижении своих целей. Все эти замечательные качества исчезли после несчастного случая с металлическим штырем, словно вытекли вместе с частью мозга из отверстия в черепе Гейджа. Друзья с горечью говорили, что он «больше не Гейдж».

После обследования в Бостонской медицинской школе и выступлений в Музее Барнума Гейдж стал известен всей Америке. Про него распевали куплеты:

Добродетельный Гейдж, штат Вермонт

Утрамбовывал порох, используя зонд

Зонд умчался на волю,

Пробив ему левую лобную долю –

Гейдж теперь сквернословит и пьет.

Тем не менее, без работы Гейдж не остался: его талант обхождения с лошадьми в глазах владельцев крупных конюшен искупал все новоприобретенные недостатки его характера. В конце концов, один из его работодателей порекомендовал его чилийской транспортной компании, и Гейдж уехал в Чили. Там он семь лет проработал кучером дилижанса, запряженного шестеркой лошадей и курсировавшего по маршруту Вальпараисо-Сантьяго. В середине 1859 г. он почувствовал, что здоровье его резко ухудшается, и вернулся в США. Гейдж поселился в Калифорнии, и там, опекаемый матерью и сестрой, вновь пошел было на поправку – но в феврале 1860 г. у него начались эпилептические припадки. Во время одного из таких припадков Гейдж и умер 21 мая 1860 г. – спустя почти 12 лет после того, как железный трамбовочный штырь пробил ему голову.

Прошло еще шесть лет, и доктор Харлоу, который все эти годы безуспешно пытался узнать хоть что-нибудь о судьбе своего бывшего пациента, выяснил, что Гейдж скончался в Калифорнии, и написал его семье. По просьбе доктора, столь много сделавшего для ее сына, мать Гейджа согласилась на эксгумацию и передала Харлоу извлеченный из могилы череп сына с отверстием от железного прута, а также сам трамбовочный штырь, с которым Гейдж не расставался до последнего своего дня (по легенде, инструмент этот был положен вместе с ним в гроб). Тщательно изучив череп и прут, Харлоу передал их в Анатомический музей Уоррена при Гарвардской школе медицинских исследований, где они хранятся и по сей день.

Случай Гейджа оставался одной из самых больших загадок медицины на протяжении более чем ста лет. Каким образом потеря большого фрагмента мозговой ткани не убила Гейджа, но полностью изменила его характер?  Лишь в 2012 г. группа американских неврологов под руководством Джона Ван Хорна из Калифорнийского университета смоделировала травму, полученную Гейджем, и получила ответы на эти вопросы. Для оценки повреждений коры головного мозга и располагающихся в зоне травмы проводящих путей были использованы современные изображения мозга 25-летнего белого мужчины-правши, полученные методом диффузной тензорной визуализации. Полученную картинку наложили на модель черепа Гейджа – и полуторавековая тайна, наконец, перестала быть таковой.

Исследователи выяснили, что в результате травмы Гейдж утратил около 4 процентов коры, а также почти 11 процентов белого вещества мозга. По словам Ван Хорна, несмотря на то, что кора была повреждена лишь в области лобной доли левого полушария, одновременно были нарушены его связи с левой височной и правой лобной долями, а также лимбической системой. Это вызвало изменения психики и поведения Гейджа, который из «добродетельного мужчины» стал грубым и капризным сквернословом.

Травма не оказалась смертельной именно потому, что были задеты участки мозга, отвечающие за поведение, волю и эмоции, а более глубинные структуры мозга, регулирующие функции внутренних органов, не были задеты. В этом и заключается разгадка феномена Финеаса Гейджа.

Источник