Юрий Георгиевич встречает в рабочем кабинете заместителя директора по научной работе РНПЦ неврологии и нейрохирургии. Трет уставшие после утренней операции глаза. Включаю диктофон и признаюсь, что не понимаю, как выживать на такой страшной работе, когда каждый день боль, кровь и слезы.

– Это не самое страшное… Страшно, когда после серьезной черепно-мозговой травмы или кровоизлияния в мозг, после проведенной операции видишь пациента и понимаешь, что нельзя сказать, что он жив, но он ни в коем случае и не мертв, – рассказывает Юрий Георгиевич.- Сердце работает, дыхание самостоятельное, кишечник работает, но сознание отсутствует. Вернее, оно вроде как есть, но это не сознание – без познавательной деятельности: он смотрит на мир и никак не реагирует на раздражители. И это может продолжаться годами.

Еще страшно, когда выходишь из операционной, почти наверняка знаешь гистологический ответ, видишь, что удалили, и ты понимаешь, что человеку осталось несколько месяцев, максимум год. Успеет ли он закончить свои земные дела? Когда с этим работаешь, оно и правда накладывает на тебя очень серьезный отпечаток.

– Как жить, если с близким человеком случилась такая беда и он годами не реагирует на раздражители?

– Если вы о вегетативном состоянии, то адекватного ответа до сих пор нет. Михаэль Шумахер – кажется, куда круче – получил диффузное аксональное повреждение мозга, которое не требует никаких хирургических вмешательств. К его услугам огромные средства, в его доме создали палату интенсивной терапии, но сдвиги минимальные.

Статистка достаточно пугающая: из всех пациентов, которые вышли на вегетативное состояние, примерно 60 – 70% умирают в первые несколько лет. И только 30% выходят из этого состояния, начиная что-то понимать на уровне малых детей. Мы пытаемся с этим бороться, но понадобится много времени и финансовых вложений, чтобы попытаться научиться выводить таких пациентов из лежачего в более-менее ходячее положение.

Вся жизнь семьи ломается, перестраивается для ухода за одним человеком – проблем такие ситуации доставляют очень много. Но при всем при том на фоне других стран Беларусь по вопросам нейрореанимации пациентов с черепно-мозговыми травмами и другими критическими нейрохирургическими состояниями выглядит весьма неплохо.Смертность от ЧМТ у нас одна из самых низких в мире – на уровне Германии и скандинавских стран.

Да, нередко возникает вопрос о помещении в хосписы или больницы паллиативного ухода, но, к сожалению, их коечная мощность на сегодня недостаточная, попасть туда сложно. Но у нас есть случаи и хорошего восстановления, почти полного.

– Почему в схожих ситуациях один восстанавливается, а другой нет?

– Анализировали, но ответить сложно. Я не вижу прямой связи с генетикой и ЗОЖ. Но есть одна конкретная связь: если в восстановлении пациента активно участвует семья, близкие – будет сделано все по максимуму, и результат будет лучше, чем если человек предоставлен сам себе. Психосоматика работает и в этих случаях.

«Стволовые клетки иногда не хотят расти даже у молодых пациентов»

– Арнольд Федорович Смеянович рассказывал мне про вас удивительные вещи. Что однажды поступил мужчина с большой гематомой в головном мозге. Два месяца был без сознания, а потом очнулся, встал и на своих ногах пошел на реабилитацию. Все потому, что после операции на головном мозге вы пересадили ему специально выращенные стволовые клетки, взятые из его жировой ткани. Ввели их под слизистую носа, они проникли в место разрушения головного мозга, тем самым восстановив его работу. Много людей остались живы благодаря этой методике?

– Я много лет сдержанно относился к информации для СМИ о результатах нашей клеточной терапии, пока исследования не были завершены. Да, на основании многолетних исследований физиологов, сотрудников нашей НАН, а также иностранных коллег нами разработана методика, которая применена впервые в мировой практике.

– Есть одна конкретная связь: если в восстановлении пациента активно участвует семья, близкие – будет сделано все по максимуму, и результат будет лучше.
Фото: ПАВЕЛ МАРТИНЧИК

Была проделана большая предварительная работа, доказано, что стволовые клетки попадают в головной мозг по чувствительным нервным волокнам (как, например, пересаженные нами под слизистую носа пациента), двигаясь по направлению нервного импульса.

Любые другие способы доставки стволовых клеток в головной мозг неэффективны: ни при внутривенном введении, ни при внутриартериальном – они просто не достигают мозга. Клеточная терапия на сегодняшний день не замещает погибшие нервные клетки. Полагаю, это если и станет возможным, то лет через 30 – 50.

Наша технология направлена на защиту пораженных, но еще не погибших клеток. Мы провели исследование, взяв пациентов с острым инфарктом головного мозга (еще его называют ишемическим инсультом).

Из нескольких тысяч человек мы выбрали для проведения клеточной терапии лишь 20 – очень жесткие условия отбора. Клеточная терапия не может использоваться, если после очагового поражения мозга прошло более года-двух, если плохие анализы, тяжелые сопутствующие заболевания, наличие в анамнезе гепатитов, сахарного диабета, иммунодефицитов и прочего.

Поэтому абсолютно всем пациентам, которые перенесли инфаркт мозга, такое лечение подойти не может. В том числе истощенным пациентам – ведь мы получаем стволовые клетки из жировой ткани. Чем старше человек, тем меньше у него клеток и тем ниже их потенциал. Бывает, что и у молодых не получается выделить стволовые клетки – они почему-то не хотят расти.

Это может быть обусловлено токсическими факторами, связанными с образом жизни или с тяжестью перенесенной травмы – при тяжелых поражениях меняется вся химия организма. В ряде случаев мы провели забор клеток, но они не дали рост…

Сегодня можем точно сказать, что неврологические функции при использовании клеточной терапии лучше, чем без использования: лучше восстановление движений, чувствительности, речи.

В группе пациентов, которым мы проводили клеточную терапию, в первый год отсутствовала смертность от повторного инсульта. Это немаловажный фактор. Хорошие результаты мы получили и в группе вторичных инфарктов мозга, развившихся после внутричерепных кровоизлияний.

Но существует большое многообразие стволовых клеток, они обладают совершенно разными свойствами. Нужно еще провести много экспериментальных исследований, чтобы определить цели и возможности клеточной терапии. Мы только приоткрыли дверь в темную комнату, увидели, что там темно, и еще даже не всунули туда нос. И тем более не начали ловить предположительно находящегося там черного кота.

«Сегодня нейрохирургической клеточной терапией в стране занимаются три человека»

– Правда, что лечение стволовыми клетками стоит очень дорого?

– Если прикинуть стоимость клеточной технологии в перерасчете на другие технологии, то относительно недорого: например, стоимость пересадки органов, имплантаций нейро- и кардиостимуляторов несравненно выше. Все определятся нашими задачами и целями, которых хотим достичь.

Если мы будем использовать простые мезенхимальные стволовые клетки, то их выращивание требует относительно небольших финансовых вложений: подготовка трех – четырех введений стволовых клеток стоит порядка двух тысяч рублей на одного пациента.

Но для белорусских пациентов, которым проводили такое лечение, оно было бесплатным. Подготовка других стволовых клеток требует гораздо больших затрат: разбежка цен – в десятки раз.

Нужно учитывать и то, что пациент, пока клетки растут, должен находиться в стационаре, а это не менее четырех недель. Для этого нужны не только дополнительные места в медучреждении, но и специалисты. Сегодня клеточной терапией в нейрохирургии занимаются три человека: я и двое моих учеников.

– Некоторые женщины сохраняют стволовые клетки из пуповины новорожденного ребенка, чтобы использовать их в дальнейшем. Возможно, передать для использования родным.

– Борони вас Боже использовать для лечения чужеродные стволовые клетки пуповинной крови! Это чужеродная генетика, с высокой степенью вероятности она может привести к появлению новообразований. Эти клетки преимущественно должен использовать для себя только сам донор.

Бессистемное использование чужих стволовых клеток может привести к трагедии. Результаты видим по тем же процедурам омоложения, хоть в России, хоть за рубежом – к сожалению, примеров много.

Видел я и результаты неэффективного использования стволовых клеток в США. Пациент после операции на нижней челюсти получил инфаркт левого полушария головного мозга с утратой речи и параличом правых конечностей. Американские специалисты провели очень дорогостоящее лечение, в том числе с использованием стволовых клеток, но без существенного результата. Жив остался – и то хорошо.

От нас он уехал, начав уже говорить фразами и ходить с палочкой. В США его лечение стоило порядка полумиллиона долларов, у нас лечение в течение пяти недель обошлось ему порядка 10 тысяч долларов.

– Наверное, у вас нет отбоя от иностранных пациентов?

– Для этого достаточно лишь легкой рекламы. Но как мы будем справляться с этим наплывом? На каких коечных мощностях, где возьмем столько специалистов, мощную лабораторию, которая сможет работать на обеспечение этих пациентов? Думаю, многое у нас еще впереди.

Но у нас уже есть очень интересные разработки, например, эндоскопическая нейрохирургия, которая практически решает проблему хирургического лечения аденом гипофиза.

Работаем и над новым направлением – транскраниальной эндоскопической хирургией, когда через очень маленькое отверстие – два на два сантиметра – с помощью эндоскопа удаляются даже большие опухоли в основании черепа. Мы были первыми в этом направлении в СНГ и одними из первых в Европе, в России и Украине у нас уже появились последователи.

У меня и моих учеников основная профессиональная поддержка – мой учитель, академик Арнольд Смеянович. Это удивительный человек, профессионал высочайшего уровня, который в свои 80 лет блестяще проводит сложнейшие операции.

«Спасение отношений – во взаимных уступках на фоне любви и уважения»

– Юрий Георгиевич, есть много факторов риска инсульта, но что для него спусковой крючок?

– Да, факторов риска инфаркта головного мозга или инсульта много: сахарный диабет, ожирение, курение, чрезмерное употребление алкоголя и ряд других.

– А из ваших наблюдений за пациентами? Никто не жаловался, например, что жена довела?

– Даже если и довела, то потом эта жена кропотливо, нежно и очень тщательно ухаживает за ним, помогает восстановиться. Конечно же, говорю таким пациентам: «Какая жена? Вы что, с ума сошли? Как вы такое подумать могли, что она виновата? Причина другая. А жена, смотрите, как вас любит!»

Глядишь, он и психологически станет спокойнее: отношения наладятся и на поправку пойдет. Даже если там что-то и произошло – ни в коем случае нельзя допускать усугубления ситуации, к хорошему это точно не приведет. Мало ли что в жизни бывает (улыбается).

Я, например, живу со своей женой почти 40 лет. И, конечно, у нас всякое бывало. Но при этом нам друг без друга некомфортно. И дай Бог проживем вместе еще много лет.

Мой покойный отец, когда они с мамой ссорились, замолкал, а после перерыва говорил: «Прости меня, мамочка, за то, что ты меня обидела!» И на этом все заканчивалось (смеется). У всех разное происходит, но принцип спасения отношений всегда один – взаимные уступки на фоне любви и уважения.

Досье «КП»

Юрий Георгиевич ШАНЬКО родился 26 сентября 1959 года в деревне Ходоки на Брестщине. Нейрохирург, доктор медицинских наук, профессор, член-корреспондент Национальной академии наук Беларуси. После окончания Минского мединститута работал нейрохирургом 9-й, 5-й ГКБ Минска. С 1998 года – в НИИ неврологии, нейрохирургии и физиотерапии, в 2000 – 2010 гг. – доцент курса нейрохирургии, затем – заведующий кафедрой неврологии и нейрохирургии БелМАПО. С 2010 года – заместитель директора по научной работе ГУ «РНПЦ неврологии и нейрохирургии». Опубликовал более 500 научных работ, в том числе 6 книг по нейрохирургии, имеет 20 патентов, издал около 40 учебнометодических пособий. Лауреат премии НАН Беларуси.

Источник