Уникальные операции на головном мозге проводят детям в РНПЦ неврологии и нейрохирургии. Работа ювелирная: пару лишних миллиметров — и может случиться непоправимое. Поэтому операции проводят без тотальной анестезии. Ребенку не дают уснуть для того, чтобы полностью контролировать все функции организма.

Приглушенный свет в конце коридора падает на пока не работающую табличку «Не входить» и дверь в операционную. Совсем скоро окажусь там. Но сперва — женский санпропускник и стерильная одежда. Спустя десять минут за мной беззвучно съеживаются герметичные двери операционной № 5 РНПЦ неврологии и нейрохирургии. Пятнадцатилетний Влад неподвижно лежит в центре комнаты на столе. Голова его тщательно зафиксирована титановыми шурупами, правая часть затылка направлена в потолок. Именно в правом полушарии мозга у парня когда-то обнаружили опухоль. Сегодня ее будут удалять. Мальчик не спит. Более того, он будет находиться в сознании всю операцию…

Анестезиолог-реаниматолог на протяжении операции должен разговаривать с мальчиком и контролировать функцию движений руки и лица

«Мы начинаем!»

— Вам попозировать? — спрашивает слегка дрожащим голосом Влад у фотокора и, не дожидаясь ответа, поднимает вверх руку с двумя вытянутыми пальцами. Парень делает вид, что не волнуется. Когда-нибудь он тоже станет врачом и будет спасать человеческие жизни. Не зря он просит снять весь процесс «колдовства» над коварным новообразованием на видео, чтобы после, в спокойной обстановке, изучить все подробности.

Готовить пациента к операции начали около часа назад. Тотальная анестезия головы уже сделана. Ее хватит минимум на пять часов. В просторной комнате ощущаю, что мне тяжело дышать. Нервничаю: через пару минут начнется сложнейшая операция по удалению злокачественной опухоли в головном мозге ребенка. Сработать должны две врачебные бригады — нейрохирурги и анестезиологи-реаниматологи — в составе почти десятка человек.

На часах — 12.32. Белая простыня условно разделила зал на две зоны. С одной стороны к затылочной части головы подступили нейрохирурги. А с противоположной, слева от мальчика, примостился анестезиолог-реаниматолог Дмитрий Дунаев. У него непростая задача: разговаривать с парнем все время операции, отвлекая от печальных мыслей, а заодно контролировать функцию движений руки и лица пациента.

— Влад, привет! Как дела? — интересуется один из нейрохирургов, подготовившись к трепанации черепа.

— Вроде нормально, — доносится из-за простыни голос мальчика.

— Отлично, тогда начинаем…

На время трепанации отворачиваюсь: не могу заставить себя смотреть. Но фотокорреспондент успокаивает: не все так страшно. Несколько недель назад парню проводили аналогичную процедуру, поэтому ткани не успели срастись до конца.

К решению повторить операцию Владу специалисты пришли после того, как обнаружили на данных магнитно-резонансной томографии оставшуюся нездоровую ткань. Опухоль на них сложно различима. Непростую задачу усугубляет еще одна проблема: опухоль с куриное яйцо пристроилась рядом с функционально значимой зоной, которая отвечает за движение руки и ноги, языка, глаз, за мимику.

Чувствовать, но не болеть

Чтобы проложить путь к опухоли, нужно дополнительно обезболить оболочки мозга: они особенно болезненны.

— Кажется, я что-то чувствую, — забеспокоился Влад, когда врачи приступили к оболочкам.

— Это нормально, чувствовать и болеть — две разные вещи, — успокаивает анестезиолог-реаниматолог.

Уникальные операции на головном мозге детям в сознании начали проводить в РНПЦ неврологии и нейрохирургии в прошлом году. Сегодняшнее вмешательство — шестое по счету. Почему ребенку не дают уснуть? Как раз для того, чтобы полностью контролировать все функции организма. Работа ювелирная: пару лишних миллиметров — и может случиться непоправимое.

— При операциях в сознании очень важен психологический момент. Сначала мы подробно рассказываем ребенку, что это важно для него и врачей, затем разъясняем, как нужно себя вести в той или иной ситуации. Например, если нос зачесался или нога затекла, то он должен попросить помощи у врача, а не делать это самостоятельно, — детский анестезиолог-реаниматолог Дмитрий Дунаев не сводит глаз с пациента. — После основного этапа операции, удаления опухоли, пациенту может быть сложно лежать неподвижно, тогда вводим наркоз, и он засыпает. С Владом такого не случится, мы же еще не всех футболистов обсудили…

Наблюдаю, как на широком экране микроскопа розовато-бордовые фрагменты пульсирующей ткани разворачиваются под острием безжалостного скальпеля, образуя впалое кольцо. Наконец врачи добрались до опухоли. Смотрю на часы — прошло около 30 минут. Сердце замирает: настал самый ответственный момент…

Линия жизни

— Включила! У меня показывает лицо, — после команды нейрохирурга к процессу подключается специалист по нейромониторингу.

— Влад, открой рот. А сейчас просто покажи язык. Все работает! — доносится голос анестезиолога-реаниматолога из-за простыни.

— А сейчас лицо…

— Нормально, улыбается.

Нейрохирурги анализируют результаты МРТ и готовятся к удалению опухоли. Чтобы не затронуть функционально значимые зоны, специалисты обязательно проводят диагностику.

— Чтобы выполнить интраоперационный нейромониторинг, я еще в процессе подготовки к операции повесила иголочки на левые руку и ногу (их контролирует правое полушарие. — прим. авт.), отдельно — на кисть и предплечье и на лицо мальчика. Мы пропускаем ток через мозг и получаем результат на экран в виде мышечно-двигательных ответов. Если линия прямая — все отлично, кривая — есть угроза нарушения функции. Следовательно, в этой зоне нейрохирург должен быть особенно осторожным, — научный сотрудник нейрохирургического отдела Ольга Змачинская раскладывает по полочкам сложные элементы диагностики. — Чтобы проверить, работает та или иная зона, просим ребенка выполнить элементарные команды.

Тишина. Через полминуты понимаю, что процесс приостановился. Что-то случилось? Лучшие детские нейрохирурги страны Михаил Талабаев и Александр Корень почти беззвучно что-то обсуждают у широкого экрана. «Сейчас они по УЗИ-навигации будут удалять невидимые глазу остатки опухоли. Ювелирная работа…» — заметив, что я немного испугалась, шепотом подсказывает медсестра.

— Влад, ты как? — сделав последний надрез скальпелем, спрашивает один из нейрохирургов.

— Нормально, только лежать надоело, — молниеносно отзывается мальчик.

— Молодец, ты красавец! Всем спасибо за работу!

Такими словами заканчивается рутинная для врачей и волнительная для родных пациента и его самого операция. Сегодня все получилось: функции головного мозга — в норме, коварная опухоль обезврежена. Можно и дух перевести.

Михаил Талабаев, руководитель Республиканского центра детской нейрохирургии, главный внештатный специалист по детской нейрохирургии Минздрава, заведующий отделением РНПЦ неврологии и нейрохирургии, кандидат медицинских наук:

— Еще лет пятнадцать назад результаты хирургического вмешательства на головном мозге не радовали. И даже сейчас, если обыватель слышит, что человеку сделали операцию на головном мозге, то сразу приписывает его к не совсем нормальным. На самом деле нейрохирургия стала гораздо менее опасной для пациента, для качества жизни. Планируя любую операцию, мы думаем, как сохранить в нормальном состоянии функции, за которые отвечает мозг.

Именно с этой целью мы начали проводить операции пациентам в сознании. Это помогает контролировать функции головного мозга во время операции — речь, движение, зрение. Причем если пациент говорит на двух языках, например русском и английском, то мы стараемся сохранить возможность говорить на обоих. Это рядом расположенные, но все же разные отделы мозга. Конечно, когда оперируем в сознании, есть ограничения по возрасту. Не каждый пациент, особенно ребенок, сможет неподвижно пролежать несколько часов. Детям, которым мы проводили подобные операции, было от 13 до 16 лет.

Операции в сознании не гарантируют абсолютного отсутствия неврологических нарушений. В некоторых случаях мы объясняем, что для пациента безопаснее иметь какие-то нарушения функции, нежели оставить часть опухоли. Тем более есть вероятность, что со временем функция может отстроиться.

Совсем недавно мы освоили новый путь при подходе к опухоли. Кстати, пациент был в сознании. Дело в том, что к новообразованиям определенной локализации предусмотрены стандартные подходы, которые подразумевают впоследствии выпадение некого поля зрения у человека. Пациент после операции может плохо видеть. Так вот более длинная дорога через другое полушарие позволила нам обойти зрительные пути — зрение осталось на прежнем уровне.

Источник