Первую часть интервью с Аркадим Столпнером, Председателем правления Медицинского Института им. Березина Сергея можно прочитать в новостях ООО “ДРАЙВ” от 08.02.2017

Вы сказали, что центры — отдельные ООО. Работаете с франшизой?

Я всегда говорил, что мы не приемлем франшиз, потому что с ними мы не можем контролировать качество оказания медицинской, диагностической помощи. Нет, все центры контролируются крайне ограниченным числом акционеров, физических лиц, многие из которых врачи. Управление и унификация работы огромной сети — это не такая сложная задача, как кажется. Это просто огромная техническая работа, с обучением и периодическими проверками. Мы очень легко через сеть можем зайти в любую нашу точку и забрать исследования за день, со всеми описаниями и картинками, посмотреть, что делали врачи, как работали операторы, не нарушали ли они корпоративные стандарты. Все это – огромная командная работа, которой руководит Виктор Екимов, мой партнер. Он отвечает за ежедневное текущее управление центрами, а их у нас без малого сто штук.

Все ваши филиалы объединены в крупнейшую в Европе телемедицинскую сеть. Можете рассказать поподробнее, как она работает? В январе 2005 года трагически погиб мой партнер по бизнесу Сергей Березин. Тогда мы как раз открывали первый региональный центр в Твери, и он должен был ехать на открытие. Мы планировали, что контролировать качество будем сами: приезжать, учить людей, приглашать кого-то к себе. Но когда Сережи не стало, мы поняли, что решать эту задачу надо дистанционно. Сначала мы создали сеть по Санкт-Петербургу, потом из нее вырос полноценный консультативный центр, и вот уже 11 лет у нас работает своя телемедицинская сеть.

Мы проводим консультации и врачей, и пациентов. При этом использовать телеконсультации пациентов как самостоятельный инструмент мы не очень любим, нам кажется, что это неэффективно и отнимает очень много времени. Все равно чаще всего для того, чтобы поставить правильный диагноз, нужен контакт с пациентом. При этом мы часто используем телемедицину для предварительного анализа, изучения истории болезни пациента. В день по всем центрам мы делаем до 4 тысяч исследований. Из них 7-8% проходит через консультативный центр — это либо получение второго мнения, либо полный контроль молодых врачей.

Люди заканчивают наши курсы, приступают к работе, и все, что они пишут и снимают, они присылают нам на контроль. И только после того, как консультативный центр одобрит заключение, оно отдается пациенту. Мы работаем так с новым персоналом довольно долго — иногда до полугода. Десятки сотрудников создавали нашу систему обучения и огромную роль сыграла Наталья Березина, она же мой второй основной партнер и главный врач МИБС. Через ее руки прошли все врачи и операторы, которые работают в наших отделениях, а это почти 1000 человек. Она же создавала нашу телемедицинскую сеть с консультативным центром и сейчас контролирует его работу.

МИБС второе мнение

Как вы в принципе оцениваете перспективы рынка телемедицины? Сегодня о нем говорят все больше.

Давайте я расскажу, как телемедицина работает у нас. Допустим, к нам на МРТ в Улан-Удэ приходит пациент. Если мы находим у него какую-то патологию, врач отправляет нам снимки. На следующий день мы их анализируем. Если считаем, что пациенту показано какое-то лечение, мы говорим ему об этом. Ему не надо ехать в Санкт-Петербург из Улан-Удэ на первичную консультацию. Подобных случаев у нас около 20-22 тысяч в год, и примерно половина из них — кандидаты на наше лечение. В таком формате этот рынок и в самом деле перспективен.

Но если телемедицинские консультации представить себе как врача, сидящего у одного терминала и пациента — у другого, КПД будет сомнительным. Для такой модели необходимы автоматические средства сбора информации. Если у пациентов будут датчики, собирающие все необходимые данные, которые бы видел врач, это работало бы здорово. Но устройств, способных на достаточно глубокие обследования в таком формате, пока нет.

Многие работают над этим, в том числе и такие гиганты как Google, и подобные устройства обязательно появятся.

Работаете с ОМС?

Мы работаем по ОМС почти в 50 регионах, то есть практически везде, где мы присутствуем. Исключение составляют те регионы, где нас просто не пускают в ОМС — такие еще остались. Это единичные случаи, и мы не сильно стараемся преодолевать сопротивление. В регионах, где мы работаем с ОМС, тарифы значительно отличаются: где-то они более справедливые, где-то менее, например, 350 рублей за МРТ. Но даже там мы присутствуем, только договариваемся о том, чтобы нас не загружали очень сильно плановым заданием. В прошлом году у нас было около 60 тысяч пациентов по ОМС. Но это только 5% от всего их количества.

А как распределяются оставшиеся 95% пациентов?

Около 4%, 50 тысяч пациентов, приходят к нам по ДМС. И этот процент сокращается. Компании сейчас далеко не благоденствуют, вести бизнес в кризис тяжело. Остальные, около 90% — физлица, люди, которые платят сами.

Учитывая такую высокую долю физлиц, как строите работу по их привлечению?

Мы очень много работаем с врачами, которые направляют к нам своих пациентов. Мы читаем им на профильных мероприятиях тысячи лекций, развиваем и даже разрабатываем новые исследования, необходимые практикующим врачам, рассказываем о них. Не все знают о том, что мы умеем делать и зачем это нужно.

Иногда мы можем бесплатно для пациентов обследовать их по ОМС, но врачи практически не направляют таких больных. Не потому, что не хотят, а потому, что недостаточно информированы о новых методах и возможностях диагностики.

И именно поэтому рассказывать им о том, что мы можем — огромный пласт работы. Прямую рекламу, рассчитанную на пациентов, мы стараемся не давать, мы ее не любим. Я не понимаю, как можно рекламировать высокие технологии в супермаркетах. Но при этом с каждым годом мы все больше работаем с пациентами. Стараемся больше присутствовать в интернете, также у нас есть программа лояльности. Она нужна, как минимум, из соображений справедливости, когда пациенты с онкологической патологией ходят к нам как на работу. Медицина, медицинский рынок — особый рынок, не может все диктоваться на нем только прибылью.

МИБС ресепшн

Как вы считаете, что будет дальше с системой медицинского страхования?

Страховая медицина прирастает в долгосрочном тренде. И это правильно. Сейчас ОМС устроен таким образом, что государство должно полностью платить за пациента.

Но еще Гиппократ говорил, что лечить пациентов бесплатно ни в коем случае нельзя, потому что они не будут ценить свое здоровье, а врач не будет ценить свое мастерство. И я считаю, что граждане обязательно должны участвовать в оплате лечения, отвечать за свое здоровье.

Когда пациента оперируют по поводу атеросклероза сосудов нижних конечностей, государство вкладывает в это огромные деньги, такие вмешательства очень недешевы. И вот он выходит, довольный, из больницы и закуривает. Никотин – один из основных провоцирующих факторов атеросклероза. И первое, что говорит сосудистый хирург своему пациенту, если тот курит: «Надо бросить курить. Мы потратим на операцию много денег, моих сил, времени, но вы вернетесь очень быстро, если не бросите курить». Люди кивают, а потом, пролеченные, возвращаются к сигаретам. Почему государство должно за них платить второй раз, третий? Недавно в Иркутске произошла страшная трагедия. 78 человек умерло от отравления. И эти люди пили не фальсифицированную водку. Они пили «Боярышник», средство для ванн. Многие по ошибке решили, что эти люди отравились аптечной настойкой. Но это не так. На этикетке было написано «Боярышник», а ниже – «жидкость для ванн», для наружного применения. Представьте себе, сколько денег было потрачено на лечение этих людей. Бюджет ведь один, и потом из-за этого может не хватить финансирования для лечения детей. Но эти люди совершенно не думают о том, что лечатся за чей-то счет. Именно поэтому должна быть ответственность, и она должна выражаться материально.

Как по-вашему должна быть устроена система здравоохранения?

Я верю в две вещи: в то, что те, кто может за себя заплатить, должны это делать, даже если конституция позволяет лечиться за счет государства. И в то, что государство должно платить за тех, кто сам за себя заплатить не может.

Есть люди, которым оплатить высокотехнологичное лечение — все равно что купить билет на трамвай. Но, тем не менее, они все равно ходят за квотами, потому что им положено, даже не думая, что для них время, потраченное на получение квоты, может стоить дороже. Это дело привычки: мы привыкли, что медицина — это бесплатно. В Америке, где 17% огромного бюджета тратится на здравоохранение, очень часто люди платят за себя, нередко оплачивая миллионные счета. И считают, что это нормально. Более того, пролечившись, получив счет, они потом еще дарят госпиталю медицинскую технику или делают пожертвование. У нас такие случаи единичны. У нас есть благотворительные фонды, и слава богу. Их надо развивать не потому, что государство не хочет брать расходы на себя, а потому, что это правильный путь. Знаете, в США в Мемфисе есть детский госпиталь Святого Иуды. На их сайте написано, что семьи пациентов не получают счетов. Вообще никогда. За лечение платит фонд, община. Частные пожертвования достигают сотен миллионов долларов в год. На эти деньги они оказывают фантастически дорогую медицинскую помощь. У нас в прошедшем году тоже было значительное количество детей и взрослых, пролеченных за счет нескольких фондов, с которыми мы сотрудничаем. Фондам мы всегда делаем скидки. Кроме того, когда работодатель платит за своего сотрудника, ему я тоже обязательно даю скидку, потому что я считаю, что это гражданская позиция — платить за своих сотрудников. И это надо поддерживать. Мы всегда это делаем. У меня есть друзья, которые время от времени платят за лечение совершенно незнакомых им людей. Просто говорят: у меня есть 100 тысяч рублей. Хотим заплатить за лечение, есть кандидат? В таких случаях мы всегда делим расходы пополам: если цена у нас за услугу 100 тысяч, 50 платит он, а 50 мы покрываем из своих. Это необходимо.

В заключительной части интервью Аркадий Столпнер расскажет о планах, как расти в кризис и поделится прогнозами что будет происходить с отраслью здравоохранения.